[reborn-het]

Название: Потерянные и опоздавшие
Автор: >Dolly vi Britania<
Бета: отсутствует
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn!
Тип: гет
Пейринг: 5996 (Гокудера/Хром)
Рейтинг: PG
Жанр: романтика, драма, дезфик
Размер: мини
Состояние: закончен
Размещение: с разрешения автора
Предупреждения: возможный ООС; персонажи не TYL!, а где-то на середине дороги (автор любит писать не-рыбу-не-мясо)
Дисклаймер: все права арендовала на пару дней у Амано Акиры
От автора: написано для  Kuvasari, по заявке "Добро пожаловать в мое сердце". УГ такое УГ.


Ему было страшно и холодно.
Когда черная, связавшая все его существо, темнота разошлась, в глаза и воспаленное сознание ворвался невыносимо яркий свет. А за ним пришла боль, тяжелая, давящая, пульсирующая в каждой клетке тела.
Были боль, повязки в крови, шнуры от капельниц и неясные голоса сквозь плотный слой туманного головокружения, снова боль и бесконечно долгий сон, больше похожий на обморок или кому.
А потом была белая палата, все те же бинты, постная еда и неудачные попытки подняться с постели, оканчивающиеся вновь открывающимся кровотечением и обострением и без того критической ситуации.
А еще была она, эта скромная девочка-сиделка, сама едва оправившаяся от тяжелого боя и еще слишком слабая для любой деятельности на благо семьи, кроме как ухода за раненным подрывником. Грустная, со взглядом, устремленным в одной ей известное пространство, слишком тихая и слишком раздражающая. Глядя на нее Хаято мог только злиться и думать, что даже компания глупой женщины была бы ему сейчас гораздо приятнее и полезнее.
- Твое забитое выражение лица портит мне настроение и затормаживает весь процесс восстановления, - злорадно ворчал он, когда обезболивающие начинали действовать и становилось немного лучше.
Она выходила из своих дум, бросала на него немного удивленный взгляд, улыбалась одними уголками губ и снова замыкалась внутри и далеко вне себя. Он тоже молчал, раздраженно буравя взглядом неожиданно ставший таким далеким потолок. Так было довольно долго.
Ему было больно и горько.
Больно – от большой рваной раны в правом боку и еще множества ранений помельче, горько – от въевшегося в кожу и органы привкуса многочисленных таблеток и острого чувства безысходности.
- Если я умру, скажи им похоронить меня на севере Италии, у подножия высоких гор, - с усмешкой говорил он, морщась от невыносимой боли в предрассветные часы.
Хром смотрела на него как на глупого капризного ребенка, и он действительно чувствовал себя таким.
- Не говорите таких слов, Гокудера-сан, особенно при боссе. Отчаяние вам не идет, - первые слова, что он услышал от нее.
Таких слов было много.
Когда в очередном приступе мучений он снова то ли в шутку, то ли всерьез упомянул о смерти, то получил обиженно-укоризненный взгляд, врезавшийся куда-то в район груди сильнее, чем любая пережитая боль.
- Даже не думайте, вы не умрете.
- Почему ты так решила? – он так и не определился как к ней обращаться. Не Хром-чан же, в конце концов. Да и Докуро-сан здесь неуместно.
- Переступала через эту грань. Я больше не верю в смерть, - по ее губам и глазу часто непонятно улыбается она или грустит. А может и то и другое.
Такие мысли вряд ли свойственны обычным юным девушкам, но в ней они не казались Хаято неуместными. Если уж на то пошло, в ней все было не так как должно быть, и поэтому странности совсем не казались странными, напротив.
После того разговора он перестал предпринимать бесплотные попытки подняться на ноги, старался больше спать, доедать все до последней крошки, регулярно и послушно принимать все лекарства. Он знал, с каким беспокойством и нетерпением его выздоровления ждали Десятый и остальные, он хотел вырваться из обременительного пространства больничной палаты.
Изредка и ненадолго она покидала его, а когда возвращалась, они предавались долгим и странным беседам: они то лились беспрерывным потоком слов и обрывками мыслей, то в них возникали несколько часовые паузы, приятные, спокойные, полные какого-то молчаливого общения.
Сегодня она с отстраненным интересом читала что-то в его тетради, найденной в больничной тумбочке, а он горел в слабой вечерней лихорадке. Через три дня он снова будет на ногах и уже почти в строю, вернется из тихого чистого больничного крыла в родную захламленную под потолок комнату.
Она не делала ему замечаний, когда, при очередной смене повязок, он яростно шипел, покрывая отборными итальянскими ругательствами всех кто только пришел ему на ум, а он не скупился в своих красочных выражениях. Оставалось три дня, а ему все еще не давали курить и он был очень зол.
- Эй, что ты там нашла? - раздраженно приподнимаясь на подушках и выхватывая из тонких рук свою тетрадь, он внимательно изучал ее содержимое.
- Тайный шифр? - в фиолетовом глазу плескалось доброжелательное любопытство.
- Типа того, - он расслабленно откинулся назад, возвращая ей тетрадь. - Это мой секретный язык, зашифрованные с помощью символов и цифр итальянские буквы.
- Это здорово, когда есть нечто, видимое и известное только тебе, - едва слышно бормочет она, внимательно изучая странные символы, а он думает, что придется создавать новый секретный язык, потому что тот, что знают два человека, тайным уже не является.
В комнате стало слишком жарко, и он учащенно и неглубоко задышал, чувствуя как кровь прилила к щекам, на лбу и висках образовались незаметные бисеринки пота, а по всему телу разлилась ненавистная слабость. Температура опустилась до тридцати семи градусов и стала более ощутимой.
- Вам плохо, - она не спрашивала, но и не утверждала, просто положила руку ему на лоб.
Холодная, словно мертвая, мягкая ладонь дарила успокоение и долгожданную прохладу. Хаято прикрыл глаза, сквозь полуопущенные веки разглядывая девушку.
Она не отняла руку и живительная прохлада хоть немного, но спасала его.
- Потерпите немного, температура скоро спадет, - через три дня он окончательно поправится, а сейчас ему этого совсем не хотелось.
Не было ничего важного в это мгновение, только лишь ее рука и нерешительная приободряющая полуулыбка.
Робкая. Гокудере так нравилась эта улыбка.

Она боролась.
Слабо и обреченно.
Хром еще была в сознании, когда он, словно настоящий ураган, ворвался в палату под удивленные взоры врача и друзей. Он хотел вышвырнуть их всех вон отсюда, но на это не было ни слов, ни сил.
Он лишь успел подбежать к кровати и протянуть свою руку. Бледная ладошка тут же поймала ее, ухватившись как за спасательный круг, а аметистовый глаз с неожиданной ясностью и пониманием зацепился за отчаянное выражение его лица. Губы что-то беззвучно прошептали и сложились в смутную улыбку, взгляд подернулся призрачной дымкой — она впала в состояние сходное с комой, сознание оторвалось от реальности.
Он держал ее руку и проклинал тех, кто сделал с ней это, тех, кто отправил ее на задание и ее саму за то, что преданно пошла исполнять.
- Чертова девчонка, очнись немедленно! - он почти кричал, сжимая податливую, словно безжизненную ладонь.
Гокудера знал, чем это кончится - даже не считая разрушенных иллюзорных органов, было полно повреждений не совместимых с жизнью. А находясь не в сознании нет возможностей сотворить иллюзии, чтобы обмануть свой собственный организм.
Хрупкая, едва трепещущая жизнь, заключенная в такое же хрупкое тело. Тонкие нити капельниц, опутывающие руки и шею, словно ядовитые змеи. Ломающаяся нить кардиограммы на мониторе и стремительно уменьшающийся пульс.
Она умирала.
Медленно и мучительно.
На какой-то момент исчезли все звуки, словно разом вырубили колонки. Гокудера даже не слышал ни собственного дыхания, ни стука сердца. Абсолютная тишина и сплетение пальцев.
А потом пришло осознание того, что их рукопожатие одностороннее: он крепко держит ее ладонь, но тонкие слабые пальцы уже не цепляются за него в ответе. И еще он почувствовал под ладонью не только ее кожу, но и шершавость скомканного бумажного обрывка.
Ее рука была такой же холодной как и обычно. Словно она и не умирала. Он смотрел на нее. Тело, руки, лицо — все еще это было рядом, с ними, но сама она теперь могла существовать только в воспоминаниях.
Гокудера не помнил, когда прервался их телесный контакт, а в руке вместо чужой ладони остался лишь клочок бумаги. Он молчал, находясь в странном оцепенении. Когда Хром забирали из палаты, он не пошел за ними, оставшись в больничной пустоте.
Спокойные движения, руки совсем не дрожат. Он развернул листок и уставился на текст.
Неровные знаки, прописанные слабо и кривовато, но тем не менее не потерявшие своего изящества, присущего только девичьему почерку.
«Benvenuti nel mio cuore».
Он не сомневался в том, что записка была посвящена одному-единственному человеку и что она дошла до адресата — итальянские слова прятались за странными символами из его тетради с секретным языком.
- Добро пожаловать в мое сердце, - горькая усмешка исказила уставшее и потерявшее все краски лицо Гокудеры, уткнувшегося лбом в изголовье больничной койки.
Он безостановочно шептал эти слова, в бессильной ярости колотя кулаком по пустым простыням. Он не понимал, зачем это запоздалое ответное признание теперь, когда даже надеяться оказалось слишком поздно.
Поздно. Хаято ненавидел это слово.