Фандом: Katekyo Hitman Reborn!!
Рейтинг: от G до PG-13
Дисклэймер: отказываюсь от прав на персонажей.
Размер: драбблы
Размещение: с непременным указанием автора и предварительным сообщением, где оно будет размещено
Предупреждения: тексты не бечены, не считая драббла Дино/Орегано. Есть хаос в знаках препинания, AU, авторское видение (ну ладно, ладно, ООС), жестокость, тройничок, фем (он ведь принимается? О_о) и все прочие ужасы. Возможно, кого-то еще испугает жуткий авторский стиль. Все драбблы, кроме первого, были написаны на фесты.
P.S.: Автор любит комментарии!~
Приятного прочтения!
Гамма, ЮниГамма, Юни
Юни хотела бы, чтобы Гамма был ее отцом. Чтобы она могла прижаться к нему внезапно вечером - просто так, белозубо улыбаясь и заискивающе глядя исподлобья. И чтобы он рассказывал ей о матери - с восторгом и теплотой, а не с таким выражением лица, будто эти воспоминания были самыми тяжелыми. Она хотела бы, чтобы Гамма отложил в сторону оружие и взял в руки, к примеру, книги сказок, и читал ей на ночь, потом заправлял одеяло и невесомо целовал в щеку - спокойной ночи, милая.
Все это строго запрещено. Вернее, Юни сама же это себе запретила. Она хотела бы, очень-очень сильно хотела, но она не может, потому что вечно видит Гамму в полупоклоне, потому что совсем не слышит свое имя из его губ, а только глупые "госпожа" и "леди", потому что все это кажется такой недопустимой семейной гармонией, и потому, что у Гаммы слишком много шрамов, чтобы он был похож на обычного человека. Он позволяет себе только целовать ее ладони. И все. Юни старается больше не давать ему руки, чтобы он не увидел мокрые рукава белых одежд, а Гамма исступленно смотрит ей в спокойные глаза - принцесса совсем не хочет выходить на контакт. Он не понимает.
У Юни есть мечта, что через много-много лет она, взрослая и красивая, как мама, вернется к себе домой. А там тихонько прижмется к сутулой спине отца, читающего на кресле-качалке у камина какие-нибудь умные книги, и ладонями сожмет его плечи. Она мечтает, что у него будут мягкие и старческие руки, и что от одежды будет пахнуть чем-то вроде древесной стружки, выпечки и еще - родным, взрослым и совсем неописуемо чудесным. Только Гамма совсем не похож на такого отца. Он одинокий и гордый волк. Он часто показывает острые зубы. Он не сможет без войны, хотя сам этого не подозревает. Юни может видеть вглубь него, хотя ей очень стыдно туда заглядывать.
Она хотела бы с ним станцевать. Она видела, прячась за дверью, как мама и Гамма кружились по огромной, залитой теплым светом зале, и у Гаммы были счастливые-счастливые глаза, и он так бережно и хрупко сжимал любимую женщину, что Юни захлебывалась от восторга и боялась шевельнуться. А мама доверчиво и ласково на него смотрела, и кружилась в молчаливом вальсе - раз-два-три. Для Юни они навсегда остались счастливыми рыцарем и принцессой, которые бывают только в сказках. И это было правильно.
Теперь она забыла все-все сказки. Ее саму называют принцессой, перед ней преклоняет колено рыцарь, который был влюблен в королеву, а она нежно берет ладошками его лицо и целует в лоб - но быстро уходит и точно так же целует другого воина. И третьего. Это благодарность. Но этого достаточно, чтобы на измученном и изможденном лице Гаммы сверкнула такая нежная улыбка, что Юни безболезненно и совсем искренне могла бы к нему прижаться и подумать, что таким же теплым и мягким был бы ее отец. Могла бы...
Она его любит. Сильно-сильно. Это неправильно, но - любит куда сильнее, чем любого другого из своей семьи. Юни по ночам рассказывает подушке, какие у ее отца лет через десять, а может быть и двадцать, будут ласковые руки. Юни смотрит в улыбающееся лицо Бьякурана - она его ненавидит. Если бы не он, если бы не эта война - у них была бы счастливая семья. Только принцессам не полагается ненавидеть, и она просто ждет, когда же закончится этот ад, и думает, что если пожертвовать собой всего на несколько месяцев - никто не пожертвует этими "десять-двадцать лет спустя" навсегда.
Она плачет. Горько-горько. Если бы можно было прижаться к маме, или к Гамме, и попросить у них помощи... Но никто не поможет, к сожалению. Зато она сама помогает всем, это ее обязанность.
Это слишком тяжело, но она справится - ради того момента, когда можно будет дышать всхлипами и прижиматься к Гамме, как к родному и близкому человеку, и перешептываться с ним сердцами, слушая гулкое и тяжелое биение совсем-совсем рядом.
Hot Reborn!
Гамма| Ария. "... Как Бонни и Клайд" (+ Юни)Гамма| Ария. "... Как Бонни и Клайд" (+ Юни)
Его руки всегда пахли порохом. Ария любила прижать его ладони к своим щекам и закрыть глаза, и наслаждаться бесконечной теплотой и нежностью, сконцентрированной на кончиках пальцев. Они были созданы для войны - она созидала, а он уничтожал, но когда они смотрели друг другу в глаза - там зажигалась такая безумная и такая нежная любовь, что мир резко закрывался для них, становился ненужным и неважным, и существовать они продолжали в узком и счастливом-счастливом мирке, созданным только для них двоих.
Она владела любыми видами оружия. Она могла убивать, но не убивала. Тяжелое и смертоносное оружие не шло ее женским и тонким рукам. Ария никогда бы не позволила себе уничтожить - она только исцеляла. Она была цветком, она была солнцем, она была светом для всех окружающих, и все вокруг жило, пело и радовалось от одной только искренней открытой улыбки. Когда она прикасалась к Гамме, когда она гладила его лицо, когда целовала шрамы - он чувствовал, как в груди бьется и давит изнутри горячая, обжигающая сфера, которая от всей этой нежности и любви мешала дышать. Он мог только смотреть на нее - такими глазами, будто она была его Богиней. Да так оно, в общем-то, и было.
Гамма обнажал клыки, он защищал, он рвал за нее в клочья, он убивал и перегрызал глотки. Ария только как-то болезненно улыбалась, сожалея, и обнимала его, и смывала кровь, и лечила свежие раны - поцелуями, прикосновениями. Он сворачивался преданным псом у ее ног и обнимал колени. Она гладила его волосы и любила так искренне, что война отошла на задний план, и не было дней восхитительнее.
Гамма мечтал вслух, что когда-нибудь у них будет семья. Чудесная маленькая дочка с улыбкой матери, сильный и мужественный, как отец, сын, и даже собака - большая, с которой дети игрались бы и рядом с которой спали бы у камина.
Ария видела что-то - куда глубже, чем видел он. Она смотрела в омуты будущего и только роняла слезы в подушку, когда Гамма засыпал. Она знала то, что не знал Гамма, и было очень тяжело не рассказывать ему об этом.
Но она молчала. Она болела. Болезнь оказалась куда тяжелее, чем все думали. Через неделю Ария не смогла видеть будущее, через две она отказалась посещать миссии, через три она слегла в постель, через четыре врач сказал, что ей осталась всего пара дней. Но она не прекращала улыбаться.
- Гамма. - И она гладила бледной тонкой рукой его плечи и лицо, когда он припадал на колено рядом с постелью. - Ты помнишь историю про Бонни и Клайда?
Ария всегда восхитительно рассказывала сказки.
Совсем недавно она рассказывала и такую. И смеялась, говоря, что они чем-то похожи.
- Мы будем вместе до последнего, - улыбалась она, глотая слезы, росой стекающие по щекам.
- Как Бонни и Клайд? - потупив глаза переспросил тогда Гамма. Наверное, Ария не знала, что их похоронили на разных кладбищах.
Тогда она кивнула и прижалась к нему, хрупкая и тонкая, безумно красивая и своя. Он бесшумно вздохнул ей в плечо и обнял.
У них оставалось всего дней пять, не более.
Потом Ария умерла...
...но на место ей пришла чудесная маленькая дочь с ее улыбкой. Они были так безумно похожи. Они были такие... свои и родные - обе... Юни улыбалась точно так же, точно так же целовала его, тонкими губами прижимаясь к щекам, и гладила плечи и его ладони, когда он приходил с заданий.
Эта малышка знала куда больше, чем Гамма. Эта малышка улыбалась ему, как Ария. Эта малышка и была Арией... и вместе с ней Гамма четко понимал, что этот чудесный ребенок - ее дочь. А может быть даже и их.
Именно такой он представлял свою дочку, когда долгими счастливыми утрами лежал вместе с Арией в постели и просто говорил с ней. Просто мечтал, нежась в солнечных лучах, перебирал пряди темных волос и сыто улыбался...
- Принцесса Юни! - говорил он, припадая на одно колено перед ней.
"Моя милая дочка Юни", - про себя повторял он, прижимая к себе доверчивое хрупкое тельце девочки.
Он был счастлив рядом с ней. Он набирался терпения и мужества, когда их разлучали.
Но потом они воссоединились навсегда. Он, Юни и Ария. Они ушли вместе, крепко держась за руки, и Юни всхлипывала от счастья ему в плечо, а он чувствовал за спиной шаги Арии и ее нежные поцелуи. И шепот на самое ухо - вместе.
Это не было больно. Это было правильно.
Гамма улыбался перед смертью. Они снова встретились, чтобы больше никогда не разлучаться.
TYL!Базиль|AD!Лар. "Может, зайдёте?"TYL!Базиль|AD!Лар. "Может, зайдёте?"
Она не видела его лет семь или восемь. За это время парень вытянулся и возмужал. Голубые глаза наконец утеряли страх и научились смотреть в глубину. Ладони стали широкими и уверенными, а рукопожатия - твердыми и ёмкими. Она смотрела на него всего немного сверху-вниз и удивлялась даже этому - какой высокий он, и как она сама вытянулась.
Она видела его в последний раз, когда еще была Аркобалено. Она привыкла смотреть снизу-вверх. А он никогда не думал, что она будет так красива, но настолько скрыта и таинственна.
- Лал, - севшим голосом произнес мальчишка, а потом робко поджал губы. В его глазах застыло, а потом и пугливо исчезло, мелькнув искрой, восхищение.
Она ничего не сказала в ответ. Только покрепче запахнулась в широкий плащ, резко находя все больше острых углов, об которые могло зацепиться ее приветствие. Потом Мирч молча сунула руку под полу во внутренний карман и извлекла тонкое письмо в конверте. Она проверила его быстрым оценивающим взглядом, а потом протянула его вперед.
- Йемицу просил передать. Лично в руки. – И она добавила, поспешно констатируя факт: - Моя работа на этом выполнена.
Базиль тянул время, пока тянулся за конвертом и недоверчиво вчитывался в убористый почерк. Хотя обманывать он так и не научился - Лал видела, как его взгляд из-под длинной челки напряженно скользнул по ее темным грубым очкам, скрывающим глаза, и остановился на тонкой ладони, что она тут же спрятала в рукав плаща. Этот воздух был горячим и тяжелым. Он щипал и разъедал кожу.
- Мне нужно передать что-нибудь? - тихо спросил он, хватаясь за ручку двери, будто боясь, что она закроется сама собой и отрежет его от давней знакомой.
Мирч устало закрыла глаза и развернулась, тяжело шагая. Нужно было скорее скрыться.
- Может, зайдёте? - послышалось в спину.
Улыбка у Базиля была все та же, точно такая же, как восемь, десять, пятнадцать лет назад. Когда они только познакомились. Когда работали рука об руку. Когда пожимали ладони в последний раз.
Такая счастливая и искренняя...
- Мне нельзя. - В голосе Мирч умело спрятала сожаление.
- Всего пять минут, - убедительно пообещал Базиль.
- Если только пять...
...Еще этот парень научился правильно наливать чай. Не крепкий и не слабый, не горячий и не холодный, не слишком сладкий, не слишком пресный. Кружка приятно грела уставшие руки. Очки хотелось поднять на лоб и еще раз внимательно взглянуть на его лицо, уже так, в живую, не сквозь темные стекла. Это важно – смотреть напрямую. Касаться взглядом лица и улыбки.
Он, наконец, запомнил, что ей не позволяла гордость согласиться на пирожное и конфеты. И понял, что от хорошо завуалированного предложения она отказаться просто не могла.
Лал полностью поняла, насколько Базиль вырос, только когда он, провожая ее, взял ее ладонь и коснулся губами жесткой перчатки.
- Приходите еще, ладно?
- Отставить, - вяло возразила она, выдергивая руку.
Скоро они будут сражаться вместе. Скоро Лал сможет им гордиться, как гордилась бы своим учеником, или младшим братом, или сыном.
Скоро кому-то из них умирать.
Бьякуран | Блюбелл. "За что?.."Бьякуран | Блюбелл. "За что?.."
Бьякуран жесток. Настолько, что иногда его следует бояться. Но Блюбэль всегда считала, что ее пронесет - потому что она всегда была за его спиной, следовала рядом и преданным щенком утыкалась в ладони мокрым носом. Она защищала Небо, а он защищал ее, свой смертельный цветок. Она заливалась счастливым смехом, когда он срывался на остальных - это было весело. Это было красиво. Это было здорово, потому что ни с кем Бьякуран не был так же ласков, как с ней.
Ее саму он никогда не бил. Сравнивая то, как Бьякуран слегка похлопывал ее по затылку, с тем, как грубо, круша кости и раздирая мышцы, он вжимал в бессильные тела провинившихся кулаки, при этом улыбаясь так ласково, словно гладил их по загривку - Блюбэль приходила к выводу, что ей все сходит с рук, ей все прощается, потому что она - особенная. Она - ребенок. А Бьякуран почти как старший брат. Сильный и красивый старший братик, который любит ее и которого можно любить в ответ.
Поэтому девочка просто не поняла, что случилось. Качнулось тело, откидываясь назад какой-то особой грубой силой, и замершие в неожиданности глаза скрылись за синим вихрем взметнувшихся вверх волос. Она упала на пол, невольно неловко выгибаясь и тяжело втягивая воздух - болью стрельнуло по всему телу, так неожиданно и так обидно, что заслезились глаза. А потом взгляд остановился на брезгливо потирающем кулак Бьякуране. По носоглотке вниз текло что-то омерзительно горячее, вязкое и липкое.
Так Блюбэль познакомилась со вкусом собственной крови.
- Бьяку... - хихикнула она, будто не до конца веря в происходящее. Взметнулась, резко садясь, приложила ладонь к лицу. Когда отняла - на руке осталась кровь. Черная, тягучая, как чернила.
- Маленькая, назойливая дрянь, - ласково и медленно протянул Бьякуран.
Блюбэль трусливо пискнула, но голос булькнул где-то в горле и вырвался тихим хрипом. Взорвалось болью внизу живота, что-то неприятно хрустнуло, и от удара она покатилась по полу, как безвольная кукла, путаясь в собственных волосах и наброшенном на голое тело плаще. Несколько секунд было невозможно вдохнуть.
Он пнул ее прямо в живот.
Так сильно, что она даже не сразу разогнулась, абсолютно шокированным и непонимающим взглядом глядя ему в глаза.
Он так отвратительно жмурится, когда улыбается. Но когда смотрит - это еще ужаснее. Блюбэль обеими ладонями вытирает кровь из носа - левой, правой, левой, правой, будто маленький ребенок, что растирает слезы по лицу.
- За что?.. - только и вырвалось сдавленным и стыдливым всхлипом. - За что?
- Глупая девчонка, ты ничего не понимаешь, - качнул головой Бьякуран. Блюбэль снова испуганно сжалась, когда он ногой перевернул ее на спину, а потом носком ботинка раздвинул полы плаща. И сильно, больно наступил на жуткий шрам. Почти тишина снова взорвалась болезненным вскриком, и Блюбэль жалобно шмыгнула носом, вцепляясь маленькими ладошками в его колено.
- Бьякуран... Прости, Бьякуран...
- Непростительно, - эхом отозвался ее Ангел, с явным наслаждением наблюдая за трусливыми метаниями. Тело Блюбэль было такое тонкое и хрупкое, что ее можно было бы переломить напополам.
Цвет ее глаз такой чудесный, когда пропитан ужасом...
Но вот хуже всего то, что там нет раскаяния.
- За что? - снова тихо простонала девчонка, судорожно сглатывая кровь.
- Моя милая русалочка так и не отдала мне плату за маленькую услугу. Кажется, скоро она снова останется без своих чудесных ног... - Бьякуран вздохнул, покачав головой, и наконец отпустил ее. Блюбэль синей молнией скользнула с пола в угол, стуча коленями по полу, и там затихла, бесшумно всхлипывая. Она понимала, когда его нужно понимать буквально. - Бедная Ариэль забыла, что я просил ее об уважении.
Он лукавил.
Он должен был быть Богом для всех без исключения. А Богу нельзя перечить.
Колонелло | Лар Мирч. Положительный тест на беременность. “Отставить панику!”Колонелло | Лар Мирч. Положительный тест на беременность. “Отставить панику!”
Колонелло выглядел так расслабленно и довольно, что совсем не хотелось его расстраивать. Он, как всегда, лисицей вился рядом, улыбаясь и преданно заглядывая ей в глаза, и выглядел так беззаботно, что Лал начинала теряться - то ли врезать ему как следует, то ли позволить себе вслушиваться в ласковое неугомонное щебетание и улыбаться в ответ.
С волос Колонелло капала вода, он выглядел по-летнему довольным и счастливым. В другой день Лал бы подошла к нему и запустила руки в светлые волосы, и простояла бы так целую вечность, молча вдыхая запах его губ и так неловко прижавшись живой, чувствующей щекой к его теплой щеке. Но сегодня было сегодня, и сегодня она была зла, как черт...
- Эй, у тебя плохое настроение? - мурлыкнул он у самого ее уха. Лал почувствовала, что начала закипать, а когда Колонелло положил ей руки на плечи, явно пытаясь немного поприставать - резко поднялась со стула, да так, что чуть не столкнулась с ним лбами.
- Сесть и слушать! - рыкнула женщина, толкая его на стул вместо себя. Колонелло шлепнулся неуклюже и явно несколько болезненно, и непонимающе захлопал глазами, невольно отодвигаясь подальше от разъяренной женщины.
- У тебя ОЧЕНЬ плохое настроение, эй?..
- Идиот! Придурок! Да о чем ты думал! - Мирч вилась рядом взбешенным волком. У нее было три состояния: доброе, понарошку злое и настолько злое, что лучше спрятаться и не показываться на глаза. Обычно Колонелло доставалось второе, но теперь он заслужил и увесистого кусочка третьего.
- Успокойся и расскажи нормально, - с бесстрашием мыши ринулся ей наперекор Колонелло, за что получил внушительную затрещину, после которой умолк, ткнувшись лбом в стол.
- Я беременна, и-ди-от! - Мирч сгребла его за повязку, сейчас спущенную на шею, и рывком притянула к себе. Все лицо Колонелло сейчас изображало большой и туго думающий знак вопроса. - У меня две полоски, понимаешь!?
Колонелло дернулся, предпринимая неловкую попытку сбежать. Судя по медленно расширяющимся от осознания факта глазам, он тоже понял, чем это им грозит.
- Отставить панику! Дезертирство карается расстрелом! - снова гаркнула на него Лал, но на этом, кажется, все ее силы иссякли, и она обессиленно опустилась на стул напротив и закрыла глаза ладонью. Она не хотела быть матерью... вернее, хотела, наверное, как-то самым краешком сознания, но не могла. Она была воином, не простой женщиной - не матерью. Рождение ребенка попросту означало, что служба для нее закончилась и началась бесполезная жизнь... В которой она абсолютно никому не пригодится. А малыш будет подвержен опасностям той самой боевой жизни, придет на смену своим родителям...
Лал очень боялась, что на ее преемников свалится весь груз ответственности и проклятий, который был на ее плечах. Ведь история имеет обыкновение повторяться из наследства в наследство.
Да и... их с Колонелло любовь была очень неправильна.
- Ла-ал, милая, - позвал ее мужчина. Мирч только теперь заметила, что его рука змеей ползла по столу в надежде наткнуться на ее руку, и потому резко отодвинулась ровно настолько, чтобы быть вне зоны досягаемости. - Не кричи, тебе теперь вредно...
- Убью скотину, - без особой охоты огрызнулась в ответ женщина и совершенно неожиданно для себя шмыгнула носом. Получилось это так жалобно и жалко, что Колонелло тут же расплылся в мягкой, любящей улыбке.
- Да чего ты так боишься, эй? - отодвинув стул, Колонелло подошел к ней и присел рядом на корточки. Мирч дернулась, когда он обвил руками ее колени и прижался ближе, как преданный и ластящийся кот. - Мы ведь вместе со всем справимся.
- Дурак, - нервно отозвалась женщина, скосив взгляд в сторону. Но не смотреть в его умиротворяющие и голубые-голубые глаза было невозможно. - Ведь ему... – она сделала над собой огромное усилие и продолжила сквозь зубы: - нашему ребенку... будет очень тяжело в такой семье.
- Эй! Это почему? - мужчина сдвинул брови. - Не наговаривай на себя, глупая. У нас все будет замечательно. Чудесная и безумно красивая мама, большой уютный дом, надежные друзья семьи... Да нам написано великое будущее, эй!
Лал устало закрыла глаза и медленно качнула головой - но и то получилось неуверенно, зажато. Колонелло, игнорируя сопротивление, столь слабое в такие хрупкие моменты, подвинулся ближе к ней и лицом прижался к животу женщины. Где-то там, может быть, билось крохотное маленькое сердечко...
- Если это будет девочка - мы назовем ее в честь мамы, - мурлыкал Колонелло. От его мокрых холодных волос осталось влажное пятно, и вода всё текла на ткань ее майки. Лал, тем не менее, немножко подождав, запустила пальцы рук во влажные прядки, взъерошила осторожно, лаская. Она старалась поджимать дрожащие губы и дышать ровно, но упрямо слезились глаза, выдавая ее.
Какое все-таки счастье, что он понял...
Услышав рваный вздох, Лал резко напряглась. Но потом в удивлении поглядела на встрепанную макушку Колонелло - этот придурок растрогался до слез.
- Я тебя так люблю, - признался он погодя сколько-то минут. - Ты даже себе представить не можешь.
Мирч все-таки улыбнулась, неуверенно и немного грустно. Она могла позволить себе немного поплакать, пока Колонелло не смотрел.
Она его тоже любила. Очень-очень. Он даже себе не представлял, как...
Скоро в их любви появится третий человечек. И эта мысль больше не пугала так сильно.
fem!Сквало | Ямамото. Сбежать со свадьбы на задание.fem!Сквало | Ямамото. Сбежать со свадьбы на задание.
Ямамото был слишком опытен, чтобы просчитать абсолютно все исходы этой стычки и понять, что ему грозит если не смерть, то неизбежный проигрыш. Меч затупился и резал только при огромном усилии. Плечо было прострелено шальной пулей. Все лицо стянуло от капель крови, а на земле стонали, держась за раны и ушибы, уже трое человек. Он пытался выстоять против еще четырех разом, но, видимо, все слабаки были сражены с самого начала, и сейчас против него бились настоящие профи. И меч, и даже его непобедимый стиль оказались бессильны против хорошего огнестрельного оружия.
Молиться на чудо? Это глупо, конечно. Но Такеши оно бы сейчас пришлось как нельзя кстати. Он валился с ног от усталости, а от запаха крови и пороха раскалывалась голова. В воздухе гулкими ударами растворялись выстрелы, а потом через несколько секунд пространство разрезалось визгом отбиваемых пуль.
Свист оглушал. Тем не менее, чудо явилось, когда он был готов покрепче сжать рукоять меча и просто ринуться навстречу пулям. Лучше умереть от чужих рук, чем от своих собственных - когда меч будет положен к ногам врага.
- Врааааай!! Такеши, ты скотина! - что-то юркое и тонкое мелькнуло наверху, на крыше двухэтажного дома, и в унисон с разразившей ночь автоматной очередью взвыл ближайший к Такеши противник. Мафиози повалился на землю, держась за простреленную грудь.
- Скуало!? - едва не задохнулся Ямамото и заозирался, подскочив так резко, будто открыл в себе второе дыхание. - Ты... Ты почему не замужем!?
Глупее вопроса он еще никогда не задавал. Супербия ехидно хихикнула откуда-то сверху, но высмотреть ее на крыше он так и не смог.
Вообще-то сейчас Скуало должна была выходить замуж за Занзаса. Потом, правда, они бы все равно развелись - эта миссия у них была под прикрытием, и очень требовалось провести свадебную церемонию. Как единственная женщина в коллективе, Скуало была вынуждена отдуваться за всю Варию и Вонголу. Были варианты - или Луссурия, или Бельфегор, или Занзас, но "мамочка" Варии наотрез отказался, а в адрес Бельфегора Супербия возмутилась, что это тогда была бы какая-то инцестная педофилия.
Самое паршивое, наверное, было то, что Занзас сам просек всю соль ситуации и согласился почти без проблем. Потому что Скуало в свадебном платье - это... потрясающее, красивое, шокирующее и восхитительное нечто.
Итак, пока молодожены отвлекали босса группировки, что встала Вонголе поперек горла, Ямамото должен был в капусту порезать лишних свидетелей и заодно отобрать от них кое-какие документы. Но он отнюдь не ожидал, что это будет так сложно...
Конечно, он был рад, что Скуало пришла ему на помощь. Но то, что она сбежала с церемонии, значит, что эта самая церемония сорвалась?
Неужели они провалили миссию?
- Хренов босс подрался со священником, а гребаный Принц словил твой сигнал о подмоге! - бодро крикнула Супербия, птицей взлетая на край крыши и наконец представая глазам свидетелей.
Такеши едва не подавился воздухом.
Он помнил, как выглядела девушка на свадьбе - пышное красивое платье облегало хрупкую фигурку, перчатки скрывали руки, глаза смотрели кротко-кротко из-под длинных пушистых ресниц (и как бы намекали: "Если скажешь что-нибудь - умрешь извращенной и болезненной смертью" ), а длинные волосы были убраны в шикарную прическу. Но то, что сейчас высилось на крыше...
Его любимая девушка, его хрупкая, тонкая блондинка, его Скуало, с которой он, кажется, прошел даже медные трубы! Она деловито обнимала автомат, умело взвалив его на плечо! Вся прическа растрепалась, а фата, видимо, давно была сорвана с головы, как жутко мешающая хрень. Пышная юбка свадебного платья оказалась подтянута по самые бедра и подвязана сзади - противники рядом с Такеши восхищенно засвистели. Поверх кружевных белых резинок чулок Скуало натянула кобуру с пистолетами, а в корсет, судя по всему, затолкала короткий кинжал...
"Да, это моя женщина!" - восхищенно подумал Ямамото, старательно давя в себе глупую влюбленную улыбку.
- Ну так что, придурок, ты их уложишь или мне помочь!? - бойко выкрикнула Скуало, перезаряжая автомат утянутыми в длинные перчатки руками. Все улыбки с лиц мафиози мигом стерлись, в то время как сам Ямамото невольно улыбнулся на кривую и самодовольную ухмылку сбежавшей невесты.
- Давай закончим с этим быстрее, - предложил он, поворачиваясь к противникам и выставляя клинок наизготовку. Супербия была, как всегда, ослепительно потрясающа - со второго этажа она соскочила на козырек подъезда, а оттуда эффектно прыгнула за спину Такеши, тут же выставляя автомат вперед.
- Бери крайнего, вррай! - рыкнула она, скидывая с ног туфли. - И если я еще раз увижу тебя в таком состоянии, болван!..
- Выйдешь за меня? - довольно зажмурился Ямамото, тут же срываясь с места и обрушивая удар клинка на оторопевшего врага.
Ведь к чему терять столько затраченных на эту свадьбу денег?
Скуало посмотрела на него слегка оторопевше, но потом, задумавшись на пару секунд, с широкой улыбкой кивнула. Прежде, чем застрелить оставшихся двоих, она умудрилась с грацией кошки скользнуть к нему и мягко поцеловать в губы.
- Разумеется, мой милый идиот!
Ямамото понял, что он будет самым счастливым мужем на всей земле.
Йемитсу | Нана "Ты вернулся, но не мой".Йемитсу | Нана "Ты вернулся, но не мой".
Нана ждала, как самая преданная на свете жена, но едва ли получила что-то взамен на целую вечность, которую провела одна. Она вырастила замечательного сына – и все в одиночку. Цуна такой умница - он помогает ей, обнимает, когда так нужно оказаться в чьих-то теплых руках, улыбается, когда почти жизненно необходимо улыбнуться самой, и Нана по праву гордится им. Он заставляет ее крепко держать и не выпускать из рук смысл жизни, но... Ей очень нужно крепкое мужское плечо. Ей очень нужно иногда быть слабой, а Цуна... просто, напротив, очень не любит быть сильным. И Нана все-таки тащит его на себе. Хотя и не жалуется. Да и зачем, когда им и так хорошо - вдвоем.
И поэтому Нана не до конца верит в то, что Емицу вернулся. Савада ожидал, что его встретят по-прежнему теплые, почти забытые глаза жены, ласковые руки и мягкая улыбка, а получилось, что она смотрела на него забито, зажато и недоверчиво, прижимая крепко стиснутые кулаки к груди.
Но наваждение быстро пропало - Нана растаяла в его крепких объятиях. Таких, каких не хватало все это долгое-долгое время.
- Ты вернулся, - сквозь слезы счастья бормочет его женщина и прижимается щекой к его груди, крепко обнимая в ответ. Емицу отвык от ощущения хрупкого и тонкого тепла, отвык от того, как нужно обнимать любимую жену, но, тем не менее, он находит где-то в глубине себя ласку и нежность. А думал, что все это пропало, испарилось, огрубело со временем...
- Ты вернулся, - снова счастливо улыбается Нана, невесомо и мягко целуя его в губы. Таких поцелуев – не хватало. Емицу отказывается ее отпускать, отказывается отводить взгляд от этих добрых, лучистых глаз. Он тоже счастлив. И не замечает печальной тени в самой глубине ее зрачков.
"Но ты не мой", - продолжает Нана про себя, пряча грустинку в глазах. Уж она-то видит разницу между "люблю" и "я должен ее любить".
Его сердце украдено кем-то другим. Хотя какой-то кусочек души все равно остался в семье, вместе с любимой женой и родным сыном.
Нане действительно достаточно и этого. Она не требует от Емицу слишком многого.
Дино|Орегано. "А помнишь как мы познакомились?" "Нас спрятали в одном шкафу во время какой-то заварушки."Дино|Орегано. "А помнишь как мы познакомились?" "Нас спрятали в одном шкафу во время какой-то заварушки."
Они встречаются не так часто, как хотелось бы. Чаще всего Дино налетает на хрупкую девушку в коридоре, а потом, отчаянно краснея, помогает ей собирать документы, дышит на стекла строгих очков, оттирает их от пыли, и спрашивает, как у нее дела. Орегано обычно сдержанно кивает, говорит, что все неплохо, и отвлеченно убирает с губ пряди светлых-светлых волос, будто пытаясь показать, что не хочет говорить. На идеально ровно лежащих прядках остается едва видный след помады. И весь этот короткий разговор Дино пялится на едва заметный красноватый след, не реагируя ни на вопросы, ни на ответы, ни на ее осуждающие взгляды. Когда Орегано это надоедает, она уходит, обдав его напоследок тянущим французским запахом цветов. Торопливый стук каблучков вторит стуку сердца где-то в горле. Дино тоскливо думает, что эта девушка прекрасна.
Иногда, обычно весной, когда то на Каваллоне, то на старика Тимотео устраивают облавы, они снова сталкиваются — уже на поле боя. Тонкая блондинка с пистолетом в ухоженных руках — это почти лирично. Когда Орегано пытается перекричать выстрелы и взрывы, голос у нее становится почти стальным и звонким, а самое главное — живым. Ей на лицо постоянно падают волосы, и она сердито отфыркивается, дергая головой, смотрит на него, Дино, и кричит ему, чтобы он уходил прочь. А ему постоянно хочется плюнуть на все ужасы, происходящие вокруг, подойти к ней и убрать, наконец, вечно падающую на лицо прядь волос за ухо. А потом прижаться губами к открытой тонкой шее и дышать этим запахов цветов, сходя с ума от того, какая она тонкая, маленькая, и как хочется ее защищать. А получается так, что это она защищает его.
Но Дино знает, что даже если и рискнет приблизиться хотя бы на шаг ближе дозволенного, она его рассерженно и отчаянно оттолкнет, но и слишком далеко уходить не позволит. Это странно — быть не дальше пяти шагов и не ближе одного. Дино, как босс Каваллоне, всегда должен держаться рядом с ней, потому что она обеспечивает пути отступления. Потому что вот-вот подъедет машина CEDEF, и она, тонкая, невозможно хрупкая, кинется защищать его собой. Забравшись в авто, Дино будет твердить самому себе, как и обычно, что это не побег, это меры предосторожности и прикрытие босса Каваллоне. Орегано прыгнет следом за ним на сидение, неловко поджимая коленки и тряся разбитыми очками в кулаке. Взвизгнут шины. Девушка не успеет вцепиться в ручку, и ее кинет прямо на Дино. Он покраснеет, и дрожащими руками поможет ей сесть и крепко-накрепко пристегнуться ремнем.
В такие моменты Орегано очень злится. Когда она злая, она грязно ругается. Так, что Дино краснеет, не зная, откуда в этой девушке столько бойкой силы и куда эта сила пропадает, когда в офисе CEDEF она холодно и неприветливо, даже брезгливо, подает ему практически вымоленный чай. С тремя ложками сахара вместо одной. И слишком горячий, чтобы пить его, не обжигаясь.
Кажется, она знает, что он к ней чувствует. Но Дино, вспоминая, как всего один-единственный раз после тяжелой перестрелки она позволила ему заснуть у себя на плече, очень хочет верить, что это означало хотя бы что-то. У Орегано очень мягкие шелковистые волосы, тонкие теплые плечи и острые ключицы. Шея тонкая — он долго сидел, притворяясь спящим, и прятал лицо в изящных изгибах, чувствуя, как под щекой немного взволнованно билась жилка.
Он был ранен. Немножко. Она гладила его по колену, будто маленького ребенка. Тонкие красивые пальцы чуть дрожали.
Это что-то значило. Не могло не значить.
...Они встречаются не так часто, как хотелось бы Дино Каваллоне. Чаще всего они сталкиваются в коридорах и остаются лишь на пять минут друг возле друга, чтобы обсудить какую-то новость или приказ, и убедиться, что дела у обоих «нормально». И Дино с пугающей частотой оборачивается на нее, когда они уже расходятся и когда Орегано пропадает за поворотом коридора или в дверях кабинета.
Этот случай — почти исключение. Один из тысячи, как когда он клал ей голову на плечо.
— Подожди несколько минут, — говорит она максимально спокойно. — Емицу немного занят.
Дино чертовски нервничает, когда находится с ней в одном помещении. Приемный кабинет просторен и уютен, низкий столик у кожаного дивана почти создан для того, чтобы туда ставили чашки с кофе ослепительные секретарши. У Орегано растрепалась прическа, и она слишком торопливо и увлеченно наводит макияж прямо на рабочем месте. Кажется, Дино знает, почему Емицу занят.
Он пробует кофе — горячий и слишком крепкий. Наверное, она рассчитывает, что у него после этого остановится сердце. А Орегано прекращает нервничать и, ожившая было на короткие минуты волнения, снова холодно и незаметно замирает у монитора компьютера. Только щелкают клавиши. Вообще-то она слишком сильная, чтобы быть секретаршей, и слишком хрупкая, чтобы выполнять работу добросовестно. Таких девушек просто обязаны вызывать директора. Не то чтобы он обижен, но ревнует безумно.
— А помнишь, как мы познакомились? — в неожиданном отчаянии спрашивает Дино, поднимая голову. И слегка удивленно Орегано смотрит на него, не понимая, зачем ему вообще такие глупые и личные вопросы.
— Нас спрятали в одном шкафу во время какой-то заварушки, — услужливо подсказывает она, снова занимаясь перепечатыванием текста. Дино тут же теряется. Ответ должен был быть другим. Не так, будто ему издевательски и ехидно напоминали о чем-то абсолютно понятном и простом, что на самом деле знаешь, как дважды два.
Дино вспоминает, что Орегано была худенькой и напуганной девочкой с коротко постриженными волосами, что она трусливо и непонимающе прижимала к груди старую куклу, и что тонкая полоска света от скважины падала прямо ей на глаза. Огромные, потемневшие, испуганные. Она не знала его имени, а сам Дино встретил ее впервые все тем же утром, когда ее за руку тащили по коридору, как какую-то сироту. Скорее всего, ее родителей убила мафия, а великодушный Тимотео не смог отказать ребенку.
Запуганная худая девочка выросла в просто волшебную женщину. Теплые глаза, которые потом каждый раз встречал Дино, похолодели и подернулись строгим льдом. Короткие встрепанные волосы отросли, стали шелковистыми и необыкновенно красивыми.
Сошлись в детстве, разошлись потом. Орегано теперь — секретарь начальника CEDEF, хотя, наверное, и куда выше, а Дино — босс семьи Каваллоне, одной из сильнейших семей Италии. Он же и поставил ее на ноги, но не знал — нужно ли гордиться такой сущей ерундой, которая обеспечивает огромную угрозу его близким и любимым людям...
Возможно, когда-нибудь Орегано не успеет прыгнуть в машину и защититься крепкими стенками и дверцами. И останется рядом с теми, кому повезло меньше в перестрелке. Но это ее долг — защищать Каваллоне. Это мафия.
Дино очень жалел, что столь прекрасной девушке посчастливилось взять в руки пистолет. Казалось иногда, что она растратила всю свою теплоту на пули. Хотя едва ли его это действительно расстраивало — он не переставал любить этот прекрасный холодный цветок и надеялся почти устало, что когда-нибудь это пройдет, и его перестанут преследовать навязчивые следы неяркой помады и терпкий, влюбляющий запах цветущего Парижа.
Большое спасибо Fidgey!
Hot Fest
KHR! Мукуро | Хром. «Распусти волосы, малышка».KHR! Мукуро | Хром. «Распусти волосы, малышка».
Никогда не знаешь, о чем он думает. Такой... непредсказуемый, странный, немножко даже неземной. В этой ли он жизни или из какого-то другого измерения. Его ладони - не теплые, его взгляд - немного сквозь, его голос - состоит из отдельных звуков, он сам - как вечно пустой кувшин, который с легкой руки наполнили грязной водой. Он сам - иллюзия. Хром, к своему же сожалению, слишком хорошо в этом разбирается, чтобы подмечать в его движениях наслоение фантомов. И если один слой иллюзии - прозрачный и еле-еле видный, то когда их много - потихоньку складывается мягкий колеблющийся контур, и кажется, что да - видишь, чувствуешь.
Такими бывают Боги.
Такими бывают твои личные галлюцинации.
И еще, совсем немного, - такими бывают фантазии и мечты.
Хром иногда кажется, что Мукуро - только ее, личное. Что ее не существовало без Мукуро, и что Мукуро не существовал без нее. Это смутно похоже на раздвоение личности. Вот только вечно острая, опасная ухмылка Кена и недоверчивый блеск в глазах Чикусы подсказывают, что был только хозяин, а она - да так... случайность.
Мукуро любит гулять с ней по парку. Тому самому, где они впервые встретились. Под ногами - ковер из лепестков, а вокруг - вечный розово-кремовый листопад. У него красивый профиль. Настолько, что Хром порой засматривается, глядя слишком преданно и слишком влюбленно.
- Распусти волосы, малышка.
Его голос сейчас похож на мурлыканье кота. И улыбка почти ощутимая. У Докуро вспыхивает перед глазами - они вместе, они за руки держатся, как самые-самые близкие, и она может прижаться к его плечу, а он - водить кончиками пальцев по ее губам. Мукуро настолько надежный, что она не чувствует тянущей боли внизу живота, совсем. Даже в действительности, где волей-неволей приходится жить в зависимости от качества работы аппаратов и капельниц, боли нет.
Жалко только, что она не сможет коснуться его по-настоящему. Сжать бледную и тонкую ладонь, переплести пальцы, греть дыханием его руки. А она может, она будет - как кошка у кровати больного хозяина. Только разреши, только позволь.
Приходится полностью поддаваться иллюзии, чтобы чувствовать его дыхание у себя на губах и верить в то, что все реально.
Хром замирает без движения, когда он гладит темные прямые пряди, когда перебирает, сплетает что-то, спутывает. Рокудо-сан очень любит красоту. Ее красоту – особенно. Ведь есть же что-то захватывающее и неуловимо хрупкое в сломанной кукле?
- Абсолютная гармония, милая Хром, - звучит над ухом, - не в том, что мы видим, а в том, что должны чувствовать.
Это слишком важная фраза, чтобы пропускать ее. Это точно что-то значит, это относится к ней, Докуро, прежде всего. Но ей слишком безразличны намеки - лишь бы прикасался и дольше, не убирал руки и тянул иллюзию до самого ее пробуждения. Она ведь так соскучилась, он даже представить не может, как она соскучилась.
А утром ждет маятником болтающаяся перед лицом капельница и слегка саднящее чувство в животе. Но там нет пустоты, там снова - ощутимое. Ночью Мукуро вытаскивает в иллюзию девушку, а днем помещает иллюзию в нее саму.
И снова царапаться о клыки Кена и смущенно гореть под взглядом Чикусы.
Хром - глупая девушка, да, но она все еще верит, что Рокудо-сан не играет и действительно хочет, чтобы она жила. Это ее сказка про чудо и любовь, про рыцаря на белом коне, про то, что все зло будет побеждено и воцарится мир во всем мире. Мукуро соглашается рассказывать эту сказку каждый день – на ночь. Ребенок не может уснуть, не поверив, что у него есть будущее.
Cold Reborn
Хибари | Хром | Мукуро. Любовь, жить всем вместе. Утро в одной постели. Кофе. NH! A-Хибари | Хром | Мукуро. Любовь, жить всем вместе. Утро в одной постели. Кофе. NH! A-
Хром не сдержала мягкой улыбки, ставя поднос с тремя чашками кофе на прикроватный столик, и осторожно присела на самый край кровати. Отношения Хибари и Мукуро всегда рождали совершенно странную и немножко тоскливую нежность. Иллюзионист так трогательно и неуловимо хрупко прижимался к груди Кёи, что хотелось получше вглядеться в знакомые черты - а точно ли это он? Впрочем, абсолютно довольная ухмылка, делающая его похожим на сытого разомлевшего кота, разбивала это ощущение - хозяин оставался хозяином.
Про Хибари говорить нечего. Вид такой, будто готов вскочить с тонфа наперевес в любую секунду. Разве что смутно его удерживала в сладком сне мягко лежащая на пояснице у Мукуро ладонь. А еще Хром достаточно успела изучить его, чтобы понять, насколько он расслаблен и доволен. Между бровей нет привычной едва заметной складки, и губы сонно приоткрыты. Смутно хочется прижаться к нему на секунду, целуя как можно нежнее, разбудить прикосновением, вот только ей он так делать никогда не позволяет - только иллюзионисту.
- Оя-оя, кофе?
Хозяин уже деловито потягивался, перевернувшись рядом с Кёей на спину, и щурился на Хром в попытках разобрать подсвечивающийся утренним солнцем силуэт. Хибари лениво тер глаза и совсем холодно наблюдал за ними, повыше натянув одеяло, в то время как иллюзионист совсем не стеснялся открывать обнаженное, усыпанное следами прошедшей ночи тело.
- Задернуть окна, Мукуро-сама? - тут же вспорхнула на ноги Хром, но Рокудо сжал ее за запястье и с силой потянул к себе.
- Нет-нет, милая, не надо никуда. - Он довольно зажмурился, прижимая девушку спиной к себе, и аккуратно уложил ее между собой и Кёей прямо поверх одеяла. Хром невольно сжалась под так собственнически обвившими ее руками. - Полежи с нами, утро такое чудесное.
Девушка робко улыбнулась, обняла его руки, кладя ладонь поверх его пальцев и мягко сжимая. Хибари отвернулся, скрывая, как у него подрагивают уголки губ, взял свою чашку с подноса. Щурясь, Хром наблюдала, как тот привычно осторожно отпивает из чашки, как будто фильтрует на содержание яда.
- А кофе как всегда вкусный, раз Кёя-чан так вредничает, - мурлыкнул над ухом Мукуро, потом засмеялся сдавленно, дыханием обжигая кожу. - Эй-эй, оставь ты в покое чашку, у нас тут... утреннее чудо.
Кёя демонстративно хмыкнул. Тогда и сама Хром потянула его к себе, пусть и замерла на секунду, ожидая реакции - она имела право, конечно, но вот соглашался ли с этим правом сам Хибари... К ее счастью, парень безмолвно подчинился, поворачиваясь на бок лицом к ней и позволяя придвинуться чуть ближе. Девушка одной рукой обняла его торс, а он мягко положил ладонь на ее открытое плечо. Хром робко улыбнулась, щекой прижалась к приятно теплой груди, а Мукуро сзади губами ткнулся ей за ушко.
- Пять минут, - предупредил Кея. - Не больше.
- Знаем, знаем, - довольно вздохнул Рокудо. Хром и сама еле сдержала ухмылку, покосилась чуть за плечо, чтобы переглянуться понимающе.
У Мукуро и Хибари восхитительные отношения, такого взаимопонимания ей невозможно добиться ни с одним из них. Но они оба любят ее. И действительно искренне - чего стоит феноменальная благосклонность со стороны Хибари и частые просьбы, к примеру, завязать галстук. А Мукуро проводит с ней все вечера и частенько учит готовить, хотя у нее был абсолютный антиталант. Сама Хром научилась только кофе варить по утрам, чем и доказывала каждое утро свои чувства, стараясь вложить в напиток всю свою любовь и немножко солнечной теплой сказки.
Мукуро перебирал ее волосы, лениво прихватывая пряди губами и путаясь в них, Кёя как-то едва уловимо и незаметно гладил плечо и спину. Она так и заснула - зажатая между двумя теплыми телами, счастливая, как маленький ребенок.